Как жить и умирать за свой счет
Как жить и умирать за свой счет
У моей бабушки на сберкнижке отложены деньги на похороны. На ее собственные похороны.Это история про ответственность.
Про ответственность, которая не заканчивается даже после смерти.
Про ответственность, которая сильнее предрассудков.
Например, мой муж, заложник предрассудков, запрещает мне даже думать о плохом. Он уверен, что мысли материальны, поэтому нельзя представлять всякие ужасы, чтобы они не сбылись.
Однажды на двадцатой неделе беременности сыном мне после скрининга гинеколог написал в карте: «Высокий риск рождения ребенка с синдромом Дауна. Один к пяти».
Это значит, что существует 20-процентная вероятность, что у моего будущего ребенка будет этот синдром.
Я поняла, что не могу дышать. На планете вдруг закончился воздух. Впереди еще 20 недель беременности, и все они должны пройти в неизвестности, а неизвестность для меня — это безвоздушное пространство, и оно меня убьет.
Я решилась на амнио. Это такая процедура, когда тебе без наркоза толстой иглой прокалывают беременный живот и берут на анализ клетку из пуповины.
Потом ты две недели ждешь результата, пока врачи выращивают эту клетку и считают количество хромосом в ней. И в итоге твердо говорят тебе, что с твоим ребенком, только точно, а не вот эта кофейная гуща «один к пяти».
Но зато через две недели выключат неопределенность и включат воздух.
Я приползла домой, придавленная к полу тяжестью страшной перспективы, и рассказала все мужу.
— Надо понять, что мы будем делать, если да, — сказала я. — Есть вариант медицинского аборта, но я против абортов, поэтому не знаю...
— Никакого да, — муж замотал головой. — Не смей об этом даже думать! У нас родится абсолютно здоровый малыш.
— Что ты как маленький? — разозлилась я. — Давай продумаем все варианты, давай читать информацию, давай решать...
— Я ни минуты не стану думать о плохом, — отрезал муж. — Чтобы оно не сбылось!
— Еще ножкой топни, — огрызнулась я. — Тогда точно не сбудется.
Мы сильно поссорились.
«О плохом» пришлось думать мне.
Я ответственная, как бабушка. Наверное, я тоже буду копить на смерть, когда придет время. Просто пока я толком и на жизнь накопить не могу.
В той ситуации я не прятала голову в песок, а вооружалась информацией.
Я узнала, что, например, в Америке, в штате Юта, скрининг запрещен, потому что кого Бог посылает, того надо безропотно рожать, а не брать на себя бразды Всевышнего, решая, кому можно жить, а кому нет.
Я задумалась. Что это? Религиозная безответственность?
А в более прагматичном Израиле скрининг — вещь обязательная, потому что если женщина, зная о синдроме своего будущего ребенка, все равно решит его рожать, то все финансовые обязательства по его дальнейшей реабилитации и лечению она берет на себя, а не взваливает на государство.
Вот, а это что? Ответственность?
Через две недели сухой механический голос в телефоне сообщил мне: «У вас 46 икс-игрек».
— Что? Кто это? — не поняла я.
— Это из клиники. Результаты анализов. 46 — это нормальное количество хромосом. ХУ — это мальчик. У вас будет здоровый мальчик...
Я глубоко вздохнула и... упала в обморок. Счастье, как оказалось, это тоже сильный стресс.
Очнулась от того, что коллеги бьют меня по щекам и плюются водой. И вообще едет скорая.
— Не надо скорую, это я от счастья грохнулась, — сообщила я коллегам предысторию и стала набирать номер мужа, чтобы сказать ему в трубку: «46 ХУ».
— Я же говорил! — обрадовался муж. — Я не удивлен. Я даже мысли не допускал...
Я положила трубку.
Это что? Безответственность? Инфантильность? Или единственно верная жизненная стратегия?
Я же с ним чуть не развелась, когда однажды, за период этих двух недель ожидания, вернулась домой пораньше и услышала, как он... поет в душе. Мылит бока и поет. Уму непостижимо.
Так вот, бабушка. Бабушка думает о смерти регулярно и откладывает на это мероприятие весомый транш от каждой пенсии. Она делает это много лет — и не умирает, что дает основания полагать, что мысли ни хрена не материальны, а предрассудки — это выдумки безответственных людей.
Бабушка никого не подпускает к этим своим деньгам, и когда племяннику, например, не хватало денег на покупку автомобиля, он брал кредит в банке под адовые проценты, но бабушка ни копейки с книжки не сняла.
Сказала крамольное: «Смерть непредсказуема и может случиться раньше твоей машины».
И это, на минуточку, любимый племянник, забалованный бабулей насмерть.
Но ответственность, выходит, важнее любви.
Однажды у моей мамы сильно подскочило давление. Она лежала на диване с мокрым полотенцем на лбу, в комнате пахло валокордином.
Мы ждали скорую, мама стонала, я тихо скулила в углу от страха.
Мне было лет тринадцать. Может, четырнадцать. Самая прихожая взрослой жизни, но еще ближе к детству.
— Оля, — позвала меня мама. — Если я умру, знай, в зеленой папке в верхнем ящике стола лежат все квитки за квартиру. Все подшито, все оплачено, за май тоже, и за домашний телефон... На каждом квитке — печать, надо очень внимательно проверять...
Я зарыдала в голос.
Я совсем ребенок, напуганный, зашуганный, я не выживу одна в этом мире взрослых людей, зеленых папок и квитков, я не умею варить суп и зарабатывать на жизнь, мама, только не умирай.
— По земле, по даче, документы в отдельной синей папке. Там членские взносы. Они раз в год платятся, в сентябре, председателю садового товарищества, Людке, она в крайнем от дороги доме живет, с коричневой крышей...
— Аааааааааа, — кричу я и закрываю ладонями уши. — Ничего не слышу! Не хочу слышать.
Я размазываю по лицу сопли и слезы, нервно всхлипываю, плач переходит в вой, вой в истерику. Я не хочу запоминать, где лежит зеленая папка и что такое членские взносы, я ребенок, я хочу делать домашнее задание и ходить в школу с портфелем, на котором нарисован Карлсон.
Но ответственность, пресловутая ответственность, она важнее психики ребенка, важнее его пубертатных страхов и истерик, это самое важное, что нужно сказать перед смертью...
А! Эврика! Вот только что я поняла!
Я знаю, почему мой муж, взрослый брутальный дяденька, категорически не думает о плохом. Это… страх. Элементарный страх.
Просто внутри его сидит маленький мальчик, который закрывает ушки ладошками и кричит: ААААААААА.
Это не мешает мне его любить, но понимать эти вещи мне необходимо.
Чем больше я понимаю о природе внутренних событий, тем менее властны они надо мной.
У мамы часто скакало давление, и та ситуация с оплаченными квитками постоянно повторялась. То есть это не случайность — это... ответственность, которая течет по жилам.
Мы жили очень бедно, но мама всегда учила надевать под джинсы не рваные колготки, и нижнее белье носить комплектом, потому что мало ли что может случиться, не дай Бог загреметь в больницу, а там чтоб не краснеть перед врачами. (Людку вон машина сбила, а она в штопаных-перештопаных колготках, чуть от стыда не умерла, а не от переломов.)
То есть даже в реанимации нужно думать о том, одного ли цвета у вас трусы и лифчик, стоят ли печати на квитках коммунальных платежей и отложены ли деньги у вас на похороны...
Примерьте на себя. Ну сюр же, правда?
Меня всегда поражало, насколько сознательным было прошлое поколение и какими шалопаями на их фоне выглядим мы.
Мы на их фоне — поколение «Тиндера», невыплаченных алиментов, Боба Марли, фотошопа и дауншифтинга.
Нам ничего не надо, кроме оргазмов, а счастье — гамак на пляже и море.
Сейчас на тренингах учат потреблять жизнь: планировать сначала отпуска на весь год, продолжительные, яркие, интересные, а там, уж если между ними что-то останется, так можно и поработать чуток.
Потехе время, а делу — час.
Так жизнь приобретает оттенок отпуска и непроходящего счастья, учат тренера.
И детей теперь советуют учить правильно: формировать у них навык грамотного подбора прислуги, а не мытья полов, надо детей, мол, программировать на успех.
Тогда ребенок вырастет с философией руководителя, а не «свободная касса!».
Нас, поколение, которое несет протестную безответственность как знамя, учат, как вырастить поколение сплошных чемпионов.
Ну молодцы же!
Как-то читала интервью с вечно проигрывающим боксером. Такой боксер-неудачник, как ни выйдет на ринг — все нокаут.
Так вот журналист его спрашивает: «Обидно вам, наверное?»
А он отвечает: «Нормально. Совсем не обидно. Понимаете, я смотрю на эту ситуацию иначе. Ведь, чтобы кто-то победил, кто-то обязательно должен проиграть, понимаете? То есть фактически это я регулярно делаю чемпионов».
То есть хоть кого-то надо научить проигрывать, чтобы новое поколение не стало поколением сплошных чемпионов, но все они чемпионы из-за неявки соперника.
Кого-то надо готовить к реальной жизни, в которой иногда надо помыть полы, а потом уже бежать чекиниться в модном клубе и фотографировать красивую еду в ресторане.
Человек, который относится к жизни ответственно, не значит неудачник. Не значит проиграл. Не значит слабак.
Просто он не хочет постоянно отдыхать. Отдыхать надо, когда устал. Он хочет научиться грамотно и продуктивно, счастливо уставать.
Он хочет созидать и создавать. Творить, придумывать, реализовывать, работать.
Планировать и создавать жизнь, от которой не захочется постоянно отдыхать, потому что в ней не будет ненавистной работы, а будет наполненная смысловой нагрузкой деятельность.
Когда у нас так исказились прицелы? Когда все встало с ног на голову?
Когда нам так осточертела ответственность? В какой момент?
Может, именно тогда, когда мы хоронили своих ответственных родителей за их счет?
Потому что они настолько не верят в нас, что не доверяют нам даже проводы в последний путь?
Именно тогда мы увидели, что ответственность — это неподъемная плита, когда ты взваливаешь на себя больше, чем тебе подконтрольно?
Или о чем был тот урок? О любви? Что любовь — это когда ни одного дня нельзя обременять собой того, кого любишь?
Ох, как же сложно все в этой жизни. Как же хочется все понять и во всем разобраться. Чтобы эти события вокруг перестали дирижировать нами, а чтобы мы, мы сами были дирижерами своей жизни.
Успешной, яркой, полной ответственных и безответственных поступков. Мы же живые, мы же оставляем за собой право на ошибки.
А прямо за нами, глядя на нас, будет взрослеть новое поколение — поколение свободных людей.
Свободных в выборе, как жить.
Как жить за свой счет. И как умирать.
