О безумных поступках и о том, как ругаться в семье
О безумных поступках и о том, как ругаться в семье
Ольга Синяева - режиссер и многодетная мама.
За то время, как в семье появилось четверо детей, я пришла к неутешительному выводу, что на самом деле они кроме своих родителей никому не нужны: ни учителям, ни няням, ни врачам, к сожалению. И ответственность за них несут тоже только родители. Поэтому, когда сейчас говорят о реформировании детских домов, о малокомплектных группах, я понимаю, что все это не решит главную детскую потребность в постоянной связи со значимым взрослым.
В детском доме, какой бы замечательный он ни был, дети как были ничьи, так ими и останутся. Это очень плохо.
С первым ребенком у меня не было собственного опыта, и я очень полагалась на действия профессионалов – врачей, учителей. Сейчас разгребаю проблемы. Когда я только забеременела, мне сразу поставили угрозу выкидыша, начали давать гормоны, а сейчас, родив еще троих, я вижу, что в моем случае причин для этого не было. Так же, как и для антибиотиков во втором триместре. Из-за «советов» специалистов у меня не сложилось грудное вскармливание. В итоге старший ребенок у меня сильный аллергик, вплоть до того что диагностировали астму.
Учитывая первый печальный опыт, остальных детей я старалась кормить только грудью, боролась с персоналом роддома, который норовил подкормить ребеночка смесью, не пила во время беременности и кормления никаких лекарств, и, как результат, эти дети выросли даже без намека на аллергию.
Когда у меня родилась младшая дочка, мне было уже 37 лет, и я вдруг поняла, что значит быть «возрастной мамой». Ты все время боишься за ребенка, не понаслышке знаешь, сколько вокруг опасного, хочешь всегда соломинку подстелить, а ребенку ведь надо самому набивать шишки. Надеюсь на детский сад, на школу, поскольку понимаю, что сейчас дочку все устраивает, ей нравится, что мама все за нее делает, ее нацеловывает, кормит, тетешкает. Но ребенок должен привыкать к самостоятельности.
Только самостоятельностью мы можем детям помочь стать взрослыми. Наша задача – дать им удочку, а не рыбку. Со всеми остальными детьми это было проще, а с младшей я вот дала слабину.
Самый дисциплинированный у нас Игорь, потому единственно положительное, что дает детский дом – солдатская дисциплина, и даже маленький ребенок сам будет одеваться и уже стоять на выходе с совочком и ведерком вперед всех.
И сейчас Игорь встает как солдат в 6–7 утра без проблем.
Мама критически относится ко всему, что я делаю: считает, у нее такая манера воспитания, – она меня критикует и таким образом из меня что-то получается.
Конечно, она была против того, что я возьму ребенка из детского дома, хотя сама – не плохой человек. Звучало понятное разделение на «свой»–«чужой»: «Своим прощаем, они творят что хотят, а вот как чужому?!» Пыталась всячески отговорить, плакала и кричала. В том числе и журналистам программы «Детский вопрос» на «Радио России», в рамках первого выпуска которой я и поехала за сыном.
У меня на момент принятия приемного были кровные: пятилетний ребенок и восьмимесячный, я как раз сидела дома и понимала, что не скоро выйду на работу. Думала, может, надо в жизни что-то полезное сделать, и в принципе я могу, у меня позволяет площадь и, как говорил муж «где двое, там и трое», еще одна тарелка супа – это же пустяк, а любви у нас хоть отбавляй.
Мама появление каждого ребенка принимала в штыки и до сих пор считает, что не надо было никого рожать, кроме старшей, никого брать, а теперь если какие-то проблемы – расхлебывай их сама. «Назвался груздем, полезай в кузов». Хотя если я ее попрошу, то, конечно, она придет на помощь. Но мы настолько с ней разные люди, с разным мировоззрением, что это дается не так просто.
При этом мама очень любит всех детей. А про Игоря, которого она сильно балует, сейчас говорит: «Все остальные разбегутся, а он единственный с вами останется, он тот, на кого вы сможете опереться в старости». Ну, посмотрим…
Уже обладая опытом, я не посоветовала бы брать ребенка в семью в ситуации, когда там есть еще совсем маленькие дети. Как было у меня – пятилетний и восьмимесячный. Хотя сейчас ни о чем не жалею, ведь у нас есть Игорь.
Тогда с нами в рамках «Поезда надежды» «Радио России» ездили психологи, и меня никто не предупредил, и не сказал, что будет, не воскликнул: «Что вы делаете». Когда у Игоря уже дома началась болезненная для всех адаптация, я позвонила психологу, который ездил с нами, а она говорит: «Вы совершили безумный поступок, разве не понимаете?»
Тогда я думала, что трехлетний ребенок соответствует возрасту, ну, может, отстает немного в развитии. Представляла себе домашнего ребенка и совсем не думала, как разительно отличается от домашнего ребенок из учреждения. Это стало шоком и долго не давало спать спокойно, пока мы все не адаптировались и не вышли из кризисных моментов.
Постепенно я начала разбираться в проблеме, прочитала море литературы, исследований. Мне стало ясно, что происходит с ребенком, оставшимся без матери, и одновременно стало очевидно, что другие люди обо всем этом просто понятия не имеют. Даже педагоги, врачи, специалисты, которые по долгу службы должны были помогать, в результате оказались в неведении того, что происходит с ребенком в сиротском учреждении, их этому просто нигде не учили.
Приходилось на пальцах объяснять, что пережил наш ребенок, почему он так себя ведет, но это выглядело странно. На тебя смотрят косо и думают что ты не в себе, что то, о чем ты им сейчас рассказываешь, не существует в природе. Пришлось снимать фильм, там все есть, с чем мы столкнулись.
Шоком для нас было, когда сын укладывал себя спать, он раскачивался сидя, иногда бился головой об стену, нализывал на подушке мокрое пятно, утыкался в него, только тогда засыпал. Почему он так делал? Это стало более понятно, после того как я посетила детский дом, понюхала детей, которые пахнут там как старые игрушки, которых будто достали из чулана. Чтобы почувствовать хоть какой-то человеческий запах, он использовал свою слюну, а подушка была для него мамой. И до сих пор подушка для нас – это какой-то особый предмет.
Игорь не позволяет никому брать его подушку. А еще лучше возьмет мою: «Мамочка, ты на ней поспала – дай теперь мне, твоя подушка так вкусно пахнет».
Во время адаптации Игорь носился по дому, как сумасшедший, все сбивал, все у него падало, рушилось, он был как шаровая молния, хохотал зловещим хохотом, как из фильмов ужасов, а глаза – стеклянные. Зрелище не для слабонервных. Хорошо, что это довольно быстро закончилось. В нем будто разомкнулась сильно сжатая пружина. Многие родители, взявшие детей из нашей интернатной системы, сталкивались с подобным. Смотреть на это просто невыносимо. Страдания нечеловеческие – я проклинаю эту систему. Игорь объедался чуть ли не до рвоты, шел на улице с любым человеком, его можно было легко потерять. Это последствия нарушения привязанности, полученной в учреждении.
Я не очень постигаю деления «свой»–«чужой» ребенок. Я просто вижу себя в детском возрасте, когда меня в год и восемь месяцев отправили на дачу с детским садом на все лето, и, наверное, я тоже что-то подобное переживала. Я понимаю чувства брошенного ребенка, у меня что-то с ним внутри резонирует, и мне его не просто жалко, это, может быть, я себя жалею, может, я себе помогаю. Детские травмы, к сожалению, плохо лечатся.
Я брала Игоря на руки, видя, что с ним происходит что-то дикое, и чисто интуитивно с ним вместе раскачивалась, а он все время трогал руками мое лицо. Представляете, в три года он не представлял, что такое человеческое лицо. Он его никогда не видел вблизи – нос, глаза, что у папы есть колючки на лице.
В три года ребенок сделал для себя открытие, которое домашние дети познают на самом раннем этапе младенчества, и это изучение крайне важно в развитии. А у Игоря оно началось только в три года, и ведь могло вообще и не начаться… Я понимала, что мальчика надо каким-то образом реанимировать, залечивать его раны, качать на руках, чтобы он пропитался домашним теплом, жизненной энергией, осознал, что теперь он в безопасности, с ним ничего плохого не случится.
К семейным заботам надо подключать всех: и детей, и мужа. Не надо их постоянно жалеть. То, что я делала фильм, уезжала куда-то, это был хороший урок, чтобы семья училась функционировать, когда мама отсутствует. Надо учиться перекладывать ответственность, а не тащить весь воз на себе.
Очень забавно, когда все четверо приходят ко мне и начинают одновременно говорить. Я пытаюсь им что-то ответить всем – и каждый вычленяет свой текст. Обязательно нужно с каждым ребенком отдельно проводить время, пусть минут по 5–10 в день. Дети очень любят по-отдельности со мной куда-то ездить, хоть в магазин.
Нужно минимизировать ревность между детьми. Старшая, бывает, сильно ревнует, говорит всем: «Мама моя». Она и папе может такое сказать. Ну что делать? Каждому на ушко сообщаю секрет, что мама только его. И все счастливы.
Еще я считаю, что мама должна состоятся и на другом поприще, кроме домашнего, для детей это важно. И конечно, нужно быть красивой и интересной мамой. Мамой сильной, но вместе с тем – мамой все-таки женщиной, которая тоже нуждается в поддержке.
Игорь уже без слов понимает, что мне надо помочь, что мне надо открыть дверь, помочь донести тяжелую сумку, причем сам, без напоминаний.
Это важно, когда мама для детей – самая-самая. Когда дети меня хвалят: «Мамочка, ты так вкусно пахнешь, так вкусно готовишь», это окрыляет. Мы очень стараемся сделать нашу повседневную жизнь красивой, уютной, такой, о которой я не могла и мечтать в детстве. Бытие определяет сознание – это тоже верно.
Я как человек больше творческий не очень способна к четкой организации. Периодически мы куда-то опаздывали, что-то не успевали. Детей много, графики и режим у всех разные. Важно, чтобы старшие дети сами были ответственны за свои планы и графики. Я им говорю: «Вы даже не думайте, что я это буду помнить, что у вас сегодня это, завтра это. Вы мне позвоните, я приеду и вас заберу».
Я относительно свободна и нахожусь в их распоряжении, но это должна быть их ответственность, а не моя. Мне достаточно трехлетнего ребенка, за которого я думаю, а девятилетний, двенадцатилетней, четырнадцатилетний уже могут о себе сами позаботиться, и если они забыли что-то, если их будут ругать – пусть учатся, ведь это их косяки. Так они быстрее становятся самостоятельными, чем если бы я на себя это взвалила.
Даже когда мы уложим всех детей спать, мы не уверены, что нам удастся спокойно поспать. Дети часто ночью ходят, то в туалет, то чего-то боятся, перевозбудятся и не могут уснуть, то приснилось чего-то страшное, а то просто соскучились.
Я до сих пор сплю с маленькой в одной кровати, а папа у нас временно расположился на диване на кухне.
То есть дети занимают практически все пространство нашей жизни. И иногда мы ставим вопрос ребром: «Вот приезжает бабушка, и мы с папой уезжаем куда-то». Ненадолго, на день – два. Сменить обстановку и пулей обратно. Дальше начинаю переживать, что они там все без меня брошены, страдают.
Надеюсь, мы с мужем сможем уделять больше внимания друг другу, когда младшая пойдет в детский сад. Да и своим здоровьем пора заняться.
Я очень люблю чистоту, но сама не слишком хозяйственная и своего мужа заранее предупредила, чтобы он не ждал от меня подвигов на этой почве. Я люблю готовить, но не люблю рутину – пыль гонять или гладить.
Детей стараюсь приучить, чтобы каждый был ответственен за свою комнату. Старшие неплохо с этой обязанностью справляются. Средние – не очень. А когда убирают общую территорию, начинают выяснять, кто это должен сделать. И если не решают, тогда я говорю: «Хорошо. Не надо. Сейчас я все буду делать сама». На этом, как правило, конфликт заканчивается – им стыдно, и они решают вопрос. Вчера сидели Игорь с Асей вдвоем и пытались поиграть в одну игру и никак не могли договориться. Я предложила: «Забираю игру, и тогда у вас нет повода для ссоры». И они тут же помирились и смогли договориться.
Старшая уже хочет идти на работу на летние каникулы, в чем я ее очень поддерживаю и считаю, что чем раньше человек поймет, как достаются деньги, тем лучше.
Самое главное в семейной жизни – не держать фигу в кармане, быть открытым и искренним. Это относится как к супругам, так и к детям. Что бы ни было, все можно рассказать, со всем поработать. И никаких скелетов в шкафу.
Еще родителям при детях лучше не выяснять отношения, надо уходить. Мы обычно уходим на кухню. Но поскольку мы с мужем оба эмоциональные, можем начать спорить, например, в машине. Дети это видят, мне жаль. Но они понимают, что если мы и ругаемся, то – не со зла. Потом так же они видят примирение – мы обнимаемся, просим друг у друга прощения. Моя премудрая Ася в свои пять лет дала мне такой совет: «Мама, если вдруг папа будет на тебя ругаться, ты просто соглашайся. Соглашайся.» (А сделать потом можно все по-своему).
Конечно, семья – это не поле для битвы. Это не мера своих амбиций.
В семье все проблемы должны растворяться, а не обострятся. Надо отвлекаться, переключаться, что-то пропускать мимо ушей, утро вечера всегда мудренее. А когда в доме мирно, надежно и спокойно, тогда у всех все будет хорошо.
